Волк

volk · 2006-10-21 20:08:09

Наконец-то появилось подобие литературной страницы. Жаль, что никто пока что ничего не выставил. Что ж, попытаюсь начать. Начну со стихов. Пишите отзывы и рецензии, чем беспощаднее - тем лучше. По-позже размещу несколько рассказов...

volk · 2006-10-21 20:10:35

* * *
Лишь белый снег на сотни миль окрест.
Багряное небесное светило
Едва взошло, и снова закатило
За горизонт с отметкой Зюйд – Зюйд – Вест.
Баркас на суше. Друга рядом нет.
Все замерло в насквозь промерзшем мире.
Огонь в стакане. Треск помех в эфире.
И леденящий душу лунный свет.
Одна отрада – радужные сны,
Да всполохи полярного сиянья.
Зима – не смерть, а время покаянья
И ожиданья будущей Весны.
20 октября 2003 год.

***

Охота к перемене мест
Одолевает понемногу.
На сборах в дальнюю дорогу
На этот раз я ставлю крест.
И дело не в хандре и лени.
Пока не выполнен Урок,
Ни Юг, ни Запад, ни Восток
В судьбе моей не переменят
Уж ничего. Теперь из всех
Путей, не мудрствуя лукаво,
Отбросив Прямо, Влево, Вправо
Оставлю только Вниз и Вверх.

Октябрь 2003г.

volk · 2006-10-24 19:31:00

Утро.

Вот и утро. Солнце встало,
Чтобы Землю осветить.
Вытекают люди вяло,
Чтобы жить, бежать, спешить…
Продираясь сквозь дремоту,
Замелькали тут и там,
Собираясь на работу,
Отправляясь по делам.

Вот бежит монтёр усатый,
Чтобы резать провода.
Рыболов, слегка поддатый –
Дёргать рыбку из пруда.
Мчат бухгалтеры в контору –
Дебет с кредитом считать.
Программисты – к монитору –
Мышь по коврику гонять.

Постовой спешит на трассу –
На машины посвистеть.
Сберкассир бежит в сберкассу –
На купюры поглазеть.
Три бандита мчат на «стрелку» –
Друг по другу пострелять,
Огородник сеет репу,
Чтобы было что чесать.

На крутой немецкой тачке
В офис едет важный босс.
По своим делам собачьим
Семенит хромой Барбос.
Все спешат кого-то видеть
И обидеть, и вертеть,
Гнать, бежать и ненавидеть,
И зависеть и терпеть…

На протёртом старом кресле
У окошка я сижу.
Я в потоке этом места
Для себя не нахожу.
Я устал. Не видно края
Беспробудной суете.
Сигарета. Кружка чая.
Строю строчки на листе.

Петрозаводск
2 ноября 2004г.

Lovely Rita · 2006-10-28 21:53:19

Мне стихи очень нравятся, красивый стиль, построение, смысл. Правда меня смутили слегка даты написания. Ты часто пишешь? И, если говорить о критике , по-моему, "Утро" очень отличается от предыдущих двух. Мне кажется, они ближе к настоящей поэзии. "Реалистичный описательный характер" произведения обычно несёт не такую смысловую нагрузку, просто другой уровень. А может я просто больше привыкла к заумному Это чисто моя точка зрения, достаточно субъективная.

volk · 2006-10-29 18:20:40

Спасибо, за комментарии. Наконец-то кто-то обратил внимание на мои вирши. Пишу я действительно очень редко. Работа отнимает последние силы. Скоро кончится навигация, и может быть я выдам что-нибудь новое, но скорее всего в прозе. Что касается "Утра", то оно было написано на предыдущей, куда худшей работе. Отсюда и настроение...

volk · 2006-10-29 18:23:46

SOS

Мой дом – корабль, сидящий на мели.
Команда – пьёт, а капитан – в печали.
Устало пишет в вахтенном журнале
Стихи, в надежде вырваться с Земли.
Пытается в каре
Построить строем строчки:
Три точки. Три тире.
Три точки…

Июль 2003г.

volk · 2006-10-31 20:31:49

Ну, вот. Стихи у меня кончились. Почитауте прозу. Начало многим из вас может не понравиться, но не спешите с выводами, постарайтесь дочитать до конца. Жду ваших отзывов.

Собачья жизнь.

Вой сирены нарушил тишину лётного городка. Этот звук не предвещал ничего тревожного, и жители городка давно привыкли к нему – он раздавался каждое утро ровно в семь часов. Так проводилась регулярная проверка системы оповещения. Прапорщик Перепёлкин проснулся, и наскоро собравшись, отправился на службу. Начинались обычные армейские будни.
Выйдя на улицу, Перепёлкин, порадовавшись свежевыпавшему снегу, присоединился к людям, спешащим на станцию, откуда старенький мотовоз ежедневно доставлял их в расположение части. Офицеры, прапорщики и контрактники торопливо забегали в вагон, не очень-то обременяясь субординацией. Свободных мест в вагоне не оказалось, и Перепёлкин присел на пол возле двери.
– Гляди-ка! Никак, прапорщик Перепёлкин опять на службу собрался! – прозвучал чей-то издевательский смех. Перепелкин сделал вид, что не услышал этого, но настроение было безнадёжно испорчено.
Он действительно был староват для службы, и ему не раз уже намекали на необходимость заслуженного отдыха, но чтобы так… Перепелкин вздохнул и отвернулся к окну.
Прибыв в часть, он прошелся по плацу, отметив неплохую работу солдат, занятых уборкой снега, и направился в канцелярию роты технического обеспечения. Командира на месте не оказалось, и Перепелкин зашёл в казарму. Дневальный козырнул ему как-то саркастически, но прапорщик опять сделал вид, что не заметил этого. Он давно привык к такому отношению, хотя и не понимал, почему это все ни с того ни с сего начали так глумиться над ним.
Тем временем, прозвучала команда строиться на развод, и Перепелкин, слегка замешкавшись выбежал из казармы. Часть уже выстроилась на плацу. Прапорщик, кое-как протолкавшись сквозь ряды солдат и, под всеобщий хохот занял своё место в строю.
– Что, ж ты, братец, меня позоришь? – обратился к нему ротный – опять опаздываешь.
– Виноват, товарищ капитан, – прошептал Перепелкин, про себя подумав «Давно ли этот мальчишка шагу не мог ступить без моего совета? А всё туда же…»
– Часть! Ра-а-вняйсь! Сми-р-р-р-но! – Прозвучал голос дежурного. – Равнение на середину!
Всё было как всегда. Смысл слов командира части плохо доходил до сознания прапорщика, но это было неважно. Ничего нового он сказать не мог. Ничто не изменялось на протяжении долгих лет. Впрочем, нет. Раньше было не так. Раньше его все уважали. Или, хотя бы делали вид, что уважали. Но чтоб в открытую смеяться над стариком!
– В походную колонну! – голос командира прервал размышления Перепелкина – Поротно! Офицеры управления прямо, остальные на-пра-во!
Земля содрогнулось от грохота солдатских сапог. Оркестр заиграл «Прощание славянки», и личный состав части пошёл торжественным маршем по плацу. Приближаясь к трибуне, Перепелкин, по привычке, сам скомандовал – «Счёт!»
– И-и-и Раз! – грянула рота тремя десятками лужёных глоток, усиленно чеканя шаг.
«Хорошо идут! Молодцы!» – думал прапорщик, – «Моя школа! Но с чего это командир лыбится? Ну, хромаю немного, и что с того?»
Нет. Командир части не просто лыбился. Стоя на трибуне, он откровенно смеялся, держа руку у козырька.
По окончании развода, Перепелкин снова зашёл в канцелярию.
– А, Алексей Иваныч, – улыбнулся капитан, оторвавшись от бумаг. – На сегодня никаких распоряжений нет. Действуйте по обстановке.
– Есть! – ответил прапорщик, и, развернувшись, вышел на плац.
«Как это – нет никаких распоряжений?» - думал Перепелкин, бредя в сторону КПП. – «Совсем я стал никому не нужен. Старею».
Возле КПП его внимание привлекла доска почёта. Раньше он никогда не обращал на неё внимания, но на этот раз на ней появилась деталь, бросающаяся в глаза. На фотографию прапорщика Перепелкина какой-то шутник прикрепил траурную ленту и две пластмассовые гвоздики. Это был уже перебор! Перепелкин побагровел от гнева и закричал:
– Мерзавцы! Со свету сжить меня решили! Ну, я вам устрою весёлую жизнь! Вы у меня попляшете! Спровадить меня решили?! Не дождётесь!
Два лейтенанта медицинской службы, проходя мимо, разразились неудержимым хохотом.
– Ну, просто вылитый Перепелкин! – заметил один из них.
– Чего ржёте Гиппократы хреновы?! - рявкнул прапорщик, обращаясь к лейтенантам, но те, проигнорировав его замечание, скрылись за дверью санчасти.
Ища, на ком бы сорвать свою злобу, Перепелкин отправился на аэродром, но, как назло, там никого не оказалось. Завернув за капонир, он замер от испуга. Широко раскинув крылья, огромный ТУ-16 хищной птицей навис над прапорщиком. Придя в себя, Перепелкин усмехнулся: «И с каких это пор, я начал бояться самолётов? Старею. Вот уже и цвета различать перестал…»
В нос ударил резкий запах табачного дыма. Ага, вот оно! Так и есть – два солдата нагло курили, опираясь спиной на шасси. В одном из них Перепелкин узнал ефрейтора Егорова из его роты, второй, судя по всему – молодой, был незнаком.
– О, Серёга, туши хабарик, – Перепелкин идёт, – сказал Егоров, увидев прапорщика, но было поздно.
– Это что за перекур?! Инструкцию забыли? На каком расстоянии от машины разрешается курить?!
– Так мы же не в затяг, товарищ прапорщик, – попытался отшутиться ефрейтор, да не тут то было! Перепелкин рассвирепел пуще прежнего.
– Да как вы со мной разговариваете! Что вы себе позволяете! Забыли, где находитесь? Я вам напомню! Почему крючок не застёгнут? Я вам устрою весёлую жизнь!
– Есть – трое суток ареста! – отчеканил Егоров, вытянувшись по стойке «смирно».
– Нет, он ещё издевается! Вы за кого меня принимаете?!
– Ладно, Серёга, давай-ка за работу, пока на его лай вся часть не сбежалась.
Солдаты, затоптав папиросы, принялись выгребать снег из-под самолёта…

Сигнальщик протрубил обед. «Вот ведь – жизнь собачья» – думал прапорщик, бредя к столовой – «Наорал на ребят, а они-то тут причём?».
В офицерскую столовую его давно уже не пускали. Просто выталкивали, не объясняя причин. Перепелкин всё собирался выяснить этот вопрос у начальства, но каждый раз забывал об этом. Тяжело вздохнув, он направился к солдатской столовой со стороны заднего хода. Повариха Зина уже встречала его, покуривая на крыльце.
– Проголодались, Алексей Иванович? Ну, подождите – я сейчас, – сказала Зина и скрылась в варочном цехе. Вскоре, она вернулась и поставила на снег полную миску солдатской каши.
– Кушайте, Алексей Иваныч, кушайте. Кто ещё, кроме меня о вас позаботится…

После обеда прапорщик Перепелкин любил посидеть в солдатской курилке, послушать солдатские байки и рассказать про своё житьё-бытьё. В сущности, он любил солдат, вспоминая себя в их годы. На этот раз на месте оказались только двое – ефрейтор Егоров и его молодой товарищ. Кажется, его звали Сергеем.
– Здравия желаю, – сказал Егоров прапорщику, поднимаясь со скамейки.
– Сидите, ребята, сидите, – ответил он и присел рядом.
– Слушай, Стас, – обратился Сергей к Егорову – А почему его так назвали?
– Да был в нашей роте прапорщик Перепелкин – умер в прошлом году.
– Вы это о ком? – спросил Перепелкин, но Стас не удостоил его ответом.
– Неплохой, в принципе, был мужик, хотя и придирчивый. Бывало – начнёт кого-нибудь распекать – так мама не горюй! И голос-то у него был какой-то гавкающий. Мы, по духане, так и называли его – собака Перепёлкин…
– Да что вы себе позволяете?! – взъярился прапорщик, но Егоров, как ни в чем, ни бывало, продолжал:
– А с другой стороны – душевный был человек. Умел подход к людям найти. Сколько раз он мою задницу прикрывал! Куревом нас снабжал, даже когда сам курить бросил, и такое рассказывал! Знал он почём фунт лиха.
В глазах у Перепелкина помутилось. В памяти всплыли странные картины – люди в белых халатах, усталые глаза над ватно-марлевой повязкой, монотонный, протяжный писк электрокардиографа, фотография с траурной лентой.… Только сейчас он заметил, что вместо слов из его горла вырывается хриплый лай….
– Да, хороший был мужик, – продолжал Егоров. – Что там говорить, сержант Булыгин – кабан кабаном, и тот плакал…. А потом появился этот пёс. Всех уморил. В строй встаёт на место Перепелкина, лается со всеми, да и внешне – вылитый Перепёлкин.
Мохнатый пёс с несуразно большой головой, короткими кривыми лапами и умными, почти человеческими глазами задрал морду кверху и протяжно завыл.
– Слушай, Серёга, – обратился ефрейтор к товарищу, – ты веришь в переселение душ?
– Ты о чём.
– Ну, как в песне у Высоцкого ….
– Да брось ты! Я же комсомолец.
– Я тоже. Но, глядя на эту собаку, мне кажется, что что-то в этом есть…
Порывшись в кармане, Егоров достал конфету и бросил её псу….

Dream · 2006-11-03 16:49:29

Блин, Volk, ты просто супер! Я в восторге от твоего рассказа!
Целый день под впечатлением ходила!
У тебя есть еще какие-нибудь творения?:)

volk · 2006-11-21 17:33:46

Вот - Держите ещё. Прочтя этот рассказ, один мой товарищ сказал, что, пока я его писал, за моей спиной стояла тень Д.Хармса. Возможно - так оно и есть. Поэтому и жанр рассказа я определю как хармсинг...

Бухгалтер Степанов.

(хармсинг)

Бухгалтер Степанов был настоящий бухгалтер. Просто – бухгалтер от Бога. На работе его за это ценили, друзья уважали, а жена, так и вовсе не могла нарадоваться. Вся жизнь Степанова была связана с расчётами, и не было такого случая, чтобы дебет не сошёлся с кредетом. Всю свою жизнь Степанов знал наперёд, поскольку все события заранее были заложены в один большой баланс. Каждый день, ровно в восемь, он садился за рабочий стол в своём кабинете, ровно в пять – вставал из-за стола и отправлялся домой, ровно в восемь – ужинал и ровно в десять ложился спать. Приходя, домой, он ставил свои ботинки ровно в трёх сантиметрах от края специальной подставки, вилка и нож на столе всегда лежали ровно в трёх сантиметрах от края тарелки, а телевизор Степанов включал ровно за три минуты до начала ожидаемой передачи. Он мог легко рассчитать, сколько киловатт набежит на счётчике к концу месяца, сколько килокалорий содержится в его любимом блюде, и сколько времени прослужит его повседневный костюм. Ему вполне хватало его не шибко богатого жалования, поскольку семейный бюджет всегда был рассчитан до последней копейки.
В общем, жизнь Степанова представляла собой сплошной расчёт. Поговаривали, будто бы и женился он по расчёту, но это не правда. Этот брак был действительно заключен по любви. Просто он заблаговременно рассчитал, кого именно ему следует полюбить. И так, уважаемый в обществе и вполне довольный собой, бухгалтер Степанов прожил тридцать восемь лет, четыре месяца, двенадцать дней, семь часов, одиннадцать минут и семнадцать секунд, до тех пор, пока не произошло событие, которое я хочу описать.
В целом, Степанов был человеком довольно серым и неинтересным, и он никогда не попал бы на страницы моей книги, если бы однажды, по дороге на работу, не встретил Ангела…
Ангел стоял на тротуаре, по которому шел наш бухгалтер, и когда последний приблизился к нему, Ангел воздел руки к небу и провещал:
– Радуйся, Степанов, Я принёс тебе благую весть!
Однако же, Степанов прошёл мимо, не обратив на Ангела ни малейшего внимания.
– Степанов, куда же ты? – изумился Ангел, но и эти слова были благополучно пропущены мимо ушей.
Ангел пролетел немного вперед, встал на пути у Степанова и повторил свою попытку – безрезультатно. Степанов лишь крепче ухватил портфель и прибавил шагу.
Какая-то девочка, уронив от изумления скакалку, закричала:
– Смотрите – ангел!!!
Идущая навстречу старушка истово перекрестилась. А Степанов, как ни в чем, ни бывало, продолжал семенить на работу.
– Да как тебе не стыдно, Степанов, – Ангел начал терять терпение – – на меня уже люди пальцем показывают!
Степанов даже ухом не повёл. И тут ангельскому терпению Ангела пришёл конец. Он схватил Степанова за грудки, как следует встряхнул и прокричал ему в самое ухо:
– Да ты что, кретин, совсем оглох на хрен?! Сказано тебе – благую весть принёс! Получи и распишись!
Что-то шевельнулось в душе Степанова при слове «распишись», но ненадолго. Он подхватил портфель под мышку и ласточкой впорхнул в своё учреждение. Бухгалтер Степанов просто не увидел и не услышал Ангела. Он вообще не видел и не слышал ничего, что не входило в его расчёты. Экий, однако же, примитивный человечишко! Фу! Не буду больше о нём писать. Противно…

Июнь 2004г.

Kosmicheskiy · 2006-11-22 12:53:19

volk! талантище! рассказы супер

volk · 2006-11-22 17:01:01

Спасибо. Скоро подкину чего-нибудь ещё.

volk · 2006-11-28 19:01:42

Это из ранних, а по сему - не судите строго...

Водоем.

Реальность- это шизофрения
под контролем.
А. Девий

Журналист отложил в сторону блокнот, выключил диктофон и откинул-ся на спинку стула. Беседа приобретала неофициальный характер.
– Так вы утверждаете, что практически все психические заболевания из-лечимы? Главврач психиатрической клиники Петр Сергеевич Правилов усмех-нулся и посмотрел на собеседника оценивающим взглядом.
– Я бы не сказал, что все. И не сказал бы, что полностью, однако, в семи случаях из десяти нам удается вернуть человека в норму.
– А что, по-вашему, есть – норма? Ведь «норма» – понятие довольно не-определенное..
– Хм. Для меня – вполне определенное. Мы возвращаем людей общест-ву. Мои бывшие пациенты, в большинстве своем, вполне нормально восприни-мают окружающий мир, не нарушают закон, не забивают себе голову всякой чушью и даже способны выполнять несложную работу. В общем - не выходят за рамки реальности.
– А что есть – реальность?
– В смысле?.. – врач удивленно вскинул левую бровь и хитро прищурил глаз. Этот взгляд не сулил ничего хорошего.
– Я к тому, что существует версия, будто бы нет сумасшедших людей, а есть люди, воспринимающие мир ИНАЧЕ. И не известно еще чье восприятие более реально.
– То есть?…
– Возможно, те люди, которых называют душевнобольными, на самом деле способны видеть чуть больше, чем мы с вами. Не спроста же все алкоголи-ки, допившиеся до белой горячки, видят чертей, а юродивые - ангелов.
– Так вы хотите сказать, что помимо нашего реального мира, существует что- то еще, недоступное глазу нормального человека, но различимое для боль-ного? – психиатр встал из-за стола и подошел к журналисту вплотную.
– Вот именно! И именно поэтому далеко не все ваши пациенты в востор-ге от лечения.
Правилов вынул из кармана небольшой молоточек, поднес его к перено-сице собеседника и поводил им из стороны в сторону.
– Ха! Только, ради Бога, старина, не надо ставить мне диагноз! – журна-лист расхохотался и поднялся со стула.
– Извините, – улыбнулся врач, пряча молоточек в карман халата, – зара-ботался. Впрочем, возможно вы и правы. Мне и самому, порой, кажется, что многие больные гораздо счастливее нас и не очень- то торопятся выздоравли-вать. Еще бы! Если человек возомнил себя Наполеоном, ему вряд ли захочется становиться дворником. Но! Разум диктует своё. Обществу нужны нормальные здоровые люди.
– В смысле – дворники, вместо Наполеонов?
– Полноте вам! Довольно иронизировать. Пройдемте лучше со мной, я покажу вам один прелюбопытнейший экземпляр.
Главврач и журналист вышли из кабинета и прошагали по серому боль-ничному коридору, ведущему в довольно просторный зал, стены которого были покрыты мягкой обивкой. Пожалуй, единственной яркой деталью ин¬терьера был темно-синий палас, расстеленный в углу и покрывающий пол при¬мерно на треть всей площади. Окон не было вообще. Возле входа, за столиком дежурной медсестры, восседал здоровенный детина в белом халате, сосредото¬ченно изу-чающий какую-то кляксу на противоположной стене.
– Ну-с, Володя, - обратился Правилов к детине, – как сегодня наши по¬допечные?
– Да вроде ничего, Петр Сергеич, не буянят.
– Как Кроликов?
На туповатом лице санитара проявилось некое подобие улыбки.
– Распорхался было Кролик, да я ему шприц понюхать дал – он и успо¬коился. Сидит теперь, бормочет.
– Замечательно! Появилась осмысленная реакция на внешний раздражи¬тель, – произнес Правилов, воздев палец к потолку. – О а вот и сам Гоша!
Гоша Кроликов и в самом деле оказался весьма забавным существом, ко¬торое никак нельзя было назвать по имени-отчеству, не смотря на довольно-таки солидный возраст. Больше всего он был похож именно на кролика. Точнее на ребенка, который играет в кролика. По-детски выпученные глаза и блажен¬ная улыбка на лице, казалось, способны были умилить кого угодно. Журнали¬сту, невольно, даже захотелось погладить его по головке, но врач остановил его:
– А вот этого делать не стоит.
– Но почему же? Он не выглядит агрессивным.
– Согласен. Но тем не менее – ваше прикосновение вызовет неадекват¬ную реакцию… Журналист инстинктивно отдернул руку.
– Видите ли, – продолжил Правилов, – Гоша Кроликов абсолютно не идет на контакт. Стоит мне попытаться заговорить с ним, как он начинает ис¬тово креститься и бормотать молитвы. Больше ничего от него добиться не уда¬ется. Шарахается от людей, как черт от ладана!
– Я бы сказал – наоборот. Как ладан от черта.
– Все шутите! Но это – не суть. Порой он начинает бешено скакать по всему залу, бегает чуть ли не по стенам, при этом увлекая за собой и других больных. Приходится успокаивать уколом.
– Но он же не бросается на людей!
– Да, но представьте себе, что творится в отделении, когда все пациенты начинают носиться по стенам!
Врач помолчал с минуту, подошел к краю паласа и продолжил:
– И еще один любопытный факт – Гоша просто панически боится этого ковра! Он может часами стоять рядом и смотреть на ковер, но никто и ничто не заставит его ступить хотя бы шаг. Яне раз пытался разобраться в причинах, но не очень-то в этом преуспел – одни только слезы и молитвы.
– И вам так и не удалось ничего выяснить?
– Одному из больных он сказал, что не умеет плавать, и это – все, чего удалось от него добиться.
– И чем же вы можете все это объяснить?
– Трудно сказать. Возможно, – он начитался Ричарда Баха и вообразил невесть что, возможно – причина в другом. В общем , работа с ним предстоит еще долгая… Хотя… У меня возникла идея! Володя!
– Что это вы собираетесь предпринять? – с некоторой тревогой в голосе спросил журналист.
– Ничего особенного. Удивляюсь, как это не пришло мне в голову рань-ше! Я думаю, это сдвинет его с мертвой точки и заставит ощутить истин¬ную реальность. В любом случае, посмотреть на его реакцию будет небезынтересно! Еще один сюжет для вашего репортажа.
– Володя! – позвал Правилов санитара. – Володя, подведите Кроликова сюда. Поближе. Еще ближе. Вот так. А теперь подтолкните…

***
Георгий жил в раю. Возможно, это место и не было раем, но Георгий был уверен в том, что это именно рай. Во всяком случае, этот мир был много прекраснее предыдущего. Он не помнил, когда и как он очутился в этом лесу, все кошмары прошлого постепенно исчезали из памяти. Он был один, но он не был одинок, поскольку давно научился понимать язык птиц, зверей и цветов. Впрочем, слово «давно» уже успело утратить свое значение, – времени здесь просто не существовало. Солнце никогда не заходило за горизонт, однако веч-ный день и вечное лето не тяготили однообразием. Мир находился в вечном движении и Георгий был по-настоящему счастлив.
К сожалению, блаженство не было постоянным. Иногда к нему являлся Дьявол. Георгий не видел его, но прекрасно понимал, с кем имеет дело. Речи его были вкрадчивы, порой – настойчивы, иногда – льстиво заискивающи, но все чаще в них ощущалась явная угроза. Георгий не понимал этих слов, но знал, что его хотят вырвать из его чудесного мира, а этого никак нельзя было допус-тить. Единственным оружием оставались молитва и крестное знамение, но Ге-оргий в совершенстве владел этим оружием. Враг отступал и какое-то время не тревожил его.
Еще одна вещь не давала покоя Георгию. Это был небольшой, но очень глубокий водоем, неизвестно как оказавшийся в столь прекрасном мире. В этом водоеме не водились ни рыба ни водоросли, ни одна птица и не приближалась к его поверхности. Вода в нем была ледяная, а дна, казалось, не было вообще. Водоем и пугал, и одновременно притягивал Георгия. Он подолгу просиживал на берегу, вглядываясь в прозрачную толщу воды, но не решаясь даже коснуть-ся ее поверхности, зная, что это сулит верную гибель…
Однажды, Георгий понял, что умеет летать. Оказалось, что человеку для этого вовсе не нужны крылья. Достаточно только захотеть этого, вытянуть руки вперед, оттолкнуться и лететь. Как ни странно, это открытие даже не удивило его. Это было так же естественно, как и ходить, и Георгий довольно быстро ос-воился в воздухе. Он легко отрывался от земли, летал на перегонки с птицами и вытворял замысловатые пируэты.
Однако, и здесь существовали определенные рамки. Стоило Георгию чересчур увлечься скоростным полетом, его тело пронзала невыносимая боль. Как будто отравленная стрела вонзалась ему в руку, он падал, подобно Икару, и на фоне неба возникали очертания злорадно ухмыляющихся лиц людей в бе-лом. Небо превращалось в серый потолок, и Георгий начинал ощущать Время. Это были самые жуткие часы в его жизни, но, к счастью, и это вскоре забыва-лось – жизнь возвращалась в прежнее русло. По-прежнему светило Солнце, ще-бетали птицы, деревья о чем-то перешептывались между собой, и не было на свете человека счастливее Георгия…
Беда всегда приходит неожиданно. На этот раз произошла настоящая ка-тастрофа. Чьи-то невидимые сильные руки грубо схватили Георгия, подтащили его к берегу и с размаху швырнули прямо в центр Водоема. Он не успел даже вскрикнуть, когда мертвяще – ледяная вода объяла его тело, мгновенно сковала мышцы и сомкнулась над головой. Георгий камнем пошел на дно.

***
– Черт возьми! Куда он делся?! – санитар Володя в панике метался по залу в поисках пропавшего человека. – Как сквозь землю провалился!
Пациенты – свидетели произошедшего опустились на пол и истошно за-выли.
Володя даже не поленился даже заглянуть под ковер, прекрасно осозна-вая бесполезность этой затеи – Георгий Кроликов бесследно исчез.
Журналист стоял посреди зала в полной растерянности. Он готов был поклясться в том, что только что услышал характерный всплеск.
– Вы… Вы утопили его! – сказал он психиатру и отвернулся к стене.
Главврач занес было ногу над паласом, собираясь сделать шаг, но, пере-думав, развернулся и молча удалился в свой кабинет…

Октябрь – ноябрь 2003г.

Боримир · 2006-12-03 20:06:26

Этот стих написал один мой друг

Мои мысли вдали, как острова
Далёких тёплых морей.
Ты не слышишь стихов, одни слова
В странной песне моей…

Мои мысли уходят к звёздам прочь,
К этим ночным парусам.
Мои строки вновь уходят в ночь,
К старым, седым небесам.

Грустная песня поёт опять.
Что же делать? А жаль…
Что яркие мысли ушли выпивать,
Оставив подругу – печаль.

Нет, я не плачу. Это всё вздор
Проказницы-жизни звучит.
Мне одиноко станет с тех пор,
Как сердце вновь замолчит.

Мысли уносят к холодным горам,
Где солнце оставило лёд.
Быть может, грусть застынет там,
Иль вовсе быстро умрёт.

Мои мысли здесь, а может порой
Среди прочих душ и людей.
Мои мысли всегда будут с тобой,
Как в грустной песне моей…

volk · 2006-12-03 20:37:16

Что ж, идея неплоха, хотя и сыровато. У меня будут два вопроса: 1 Почему ты не выставил это в отдельной теме? 2 Почему ты выставил это именно здесь?

Боримир · 2006-12-03 23:30:40

Потому что не хочу плодить темы, этот форум и так не очень удобен из за этого кол-во тем, которые везде присутвуют, ведь никто же не удаляет старые, ненужные темы

volk · 2006-12-04 22:37:19

Боримир, коль скоро мы такие близкие соседи, не будешь ди ты столь любезен оставить рецензии?

volk · 2006-12-09 14:50:55

Ну что ж, Вижу, что комментариев от вас не дождёшься. Хоть быотругал кто-нибудь что ли. Выставляю свою самую последнюю вещь. Пожалуй, извсего написанного мною это - самая сильная. Да простят маня москвичи, и да не забанит меня Любава за мои сны...

Паутина.

Заполнение таможенной декларации оказалось задачей не из лёгких. Мне это удалось только с третьей попытки, и я с облегчением передал бумаги проводнику, недовольно ворчащему по поводу испорченных бланков. Покончив с самым неприятным, я вернулся к своим попутчикам.
Сосед справа – седобородый старичок неопределённого возраста потчевал обитателей купе домашней медовухой и развлекал байками о своём житье-бытье.
– Вот ты, сынок, думаешь, что я, если деревенский, то совсем от жизни отстал? Не-е-е! Я в своей деревне самый, как у вас говорят, продвинутый! У меня даже комьпьютер собственный имеется, и тарелка спутниковая. Да только что в них толку-то? Куда ни глянь – везде одно и то же! А настоящая-то жизнь – вот она! Прямо под носом у тебя происходит! Только приглядись. А вы, городские – всё бьётесь об стенку лбом, ни земли, ни неба не видите.
– Да когда же это ты, дядь Сень, на небо смотреть успеваешь? – спросил сосед напротив – парень лет двадцати, подсевший к нам в Ржеве и, явно свихнувшийся на почве пирсинга. – Тебе, наверняка и разогнуться-то некогда.
– Мне?! – Выпалил дядя Сеня, едва не стукнувшись головой о верхнюю полку.
– Ты что, думаешь, я работаю? За меня пчёлы работают. А я лишь мёд собираю. Тем и живу…
Ароматная медовуха приятно холодила нёбо, и мне захотелось поддержать беседу.
– Вот вы мне скажите, ребятки, что такое пчелиная семья? – продолжал продвинутый пчеловод.
– Ну… Сообщество пчёл… – начал было Женя (так звали соседа напротив).
Я промолчал, в ожидании весёлого подвоха.
– Так вот! Пчелиная семья – это целостный организьм! А пчёлы – его клетки! – Дед Семён выпрямился, как будто произносил эту фразу с трибуны, очевидно гордясь знанием таких слов.
– Каждая пчела свою работу делает. Одна – пыльцу собирает, другая – деток растит, третья – матку кормит. Но ни одна из них не может сказать о себе, что она – пчела.
– Ещё бы! – подхватил Женя. – Что о себе какая-то муха сказать может!
– Муха-то может и может, а вот пчела не может. – Не унимался пчеловод. – Ты не так меня понял…
– Дядя Сеня хотел сказать – Вмешался я. – Что пчела не может воспринимать себя, как частную индивидуальность, поскольку сама является лишь частью некоего организма…
– Во! Я про что и говорю! – подтвердил дядя Сеня, – Пчела может и думает, будто бы она пчела, ан нет! Она всего лишь – функция! Даже матка – и та у них никакая не царица, а так – яйцеклетка ходячая.
– А кто же тогда у них мозг? – усмехнулся Женя.
– А вот этого не знаю. Может – человек, что за ульем следит, а может – сама природа.…Но уж никак не отдельная пчела – это точно.
– Ты это к чему, дядь Сень?
– А к тому, ребятки, что вы в городе – такие же пчёлки! Суетитесь, трудитесь на трёх работах, ничего вокруг не видите. А кто-то с вас медок собирает. А помрёте – никто и не заметит.
– Ну, не скажите – вставил я. – Я только что из Питера. Так вот там мне показалось, что человеческое общество скорее напоминает муравейник…
– Да ты никак питерскай?
– Нет, я из Кандалакши.
– А-а, ну тогда не всё потеряно…
– Вы о чём?
– Да так.… А вообще – что пчёлы, что муравьи, один хрен – хименоптеры!
– Но разница всё-таки есть.
– И в чём же?
– У пчёл есть хоть какая-то смена деятельности, да и полёт чего-то да стоит. А муравьи – уж если рабочий – то только рабочий, если солдат – то только солдат. Иные и есть сами не могут, пока им не разжуют и в рот не положат. Всё на инстинкте, без каких-либо зачатков разума. А уж как копошатся! Никаких намёков на полёт. И не дай Бог сломать ногу – свои же сожрут.
– Так ты утверждаешь, что все городские – твари безмозглые? – немного набычившись, спросил Женя.
– Я ничего не утверждаю. – ответил я. – Я просто говорю, как это выглядит со стороны.
– А ведь он – прав! – воскликнул дед Семён. – У муравьёв даже рабы есть. А чего одно метро стоит! Ну – чистый муравейник!
– Да ну вас! Запарили вы меня. – Женя отвернулся к стене и уставился в книгу. Кажется, это был какой-то рекламный каталог.
Поезд подходил к незнакомому провинциальному городку.
– Стоянка – две минуты! – пропел проводник, проплывая по вагону.
Пчеловод спешно засобирался.
– Ты, сынок, заезжай ко мне в Медвянку. – обратился он ко мне. – Как дела свои сделаешь – так и приезжай. Медку хлебнёшь, в баньке попаришься. Спроси там деда Семёна – мою пасеку все знают.… Ну, бывай…
– Бывай, отец. – Ответил я и пожал сухую, крепкую ладонь…
Дед Семён вышел, даже не взглянув на мирно посапывающего Женю, и вскоре я увидел его сияющее лицо, удаляющееся за окном. Старик нашёл во мне хорошего собеседника, видимо потому, что я большей частью молчал и внимательно его слушал.
Поезд плавно покачивался на рельсах, за окном простирался ничем не примечательный пейзаж. Наверное, от того и мысли в моей голове текли вялые и непримечательные. А может быть – жара и медовуха сделали своё дело. Я откинулся на полку и даже не заметил, как отключился…

***

Мне приснился довольно странный сон. Я видел огромные торфяные болота, не имеющие ни дна, ни берегов. Точнее, берег был, но я не мог его видеть, поскольку стоял лицом к торфянику. В центре торфяника возвышался неведомый доселе храм, судя по всему очень древний. Таких храмов я никогда не видел даже на картинках и не мог отнести его к какой-либо из известных мне конфессий. Кто-то (я не видел кто) сказал, что это храм золотопоклонников. Что это такое – оставалось только догадываться.
Тем не менее, люди, столпившиеся на берегу, стремились попасть туда любой ценой. Они толпами бросались в болото, продирались сквозь него, насколько хватало сил, тонули, шли по головам утопающих, гибли десятками и сотнями, но это не останавливало идущих следом. Однако, несмотря на все людские усилия, Храм оставался неприступным.
Я стоял на берегу и наблюдал за беснующейся толпой со стороны, не в силах понять – что именно тянет людей к этому месту. Лично меня Храм не интересовал абсолютно, но непонятно, как и почему, я вдруг очутился на его ступенях.… Тот, кого я не видел, стоял рядом со мной. Он потянул на себя дверь и устремился внутрь Храма, в этот миг ступени обрушились, и я провалился в трясину. Отчаянно барахтаясь, я звал на помощь, но Тот, кто был рядом, не обратил на это внимания. Кое-как, ухватившись за дверную ручку, я выбрался из болота и вступил под гулкий свод…
Первая мысль, посетившая меня в этот момент – «надо что-то сделать». Перекреститься что ли, или отвесить китайский поклон – нельзя же просто так в храм заходить. Хотя, чёрт его знает – чему здесь поклоняются!
А поклонялись здесь, судя по всему, золоту. Золото было повсюду, в огромном количестве и в самых невероятных формах. Оно стояло на стеллажах в виде замысловатых статуэток, лежало в открытых сундуках и золотых же сосудах работы древних мастеров. Даже пол покрывал довольно толстый слой золотого песка и мелких самородков.
Я был несколько ошарашен увиденным, но желание прикоснуться к драгоценным экспонатам как-то не возникало. На всякий случай, я повторял про себя: «Хозяин, я пришёл сюда не за золотом. Мне не нужно твоё золото…». А что, собственно, мне было нужно – я и сам не знал. Я даже не понимал, как я вообще здесь оказался.
В это время, Тот, кто был рядом со мной (я по-прежнему его не видел), набивал мешок всем, что попадало под руку. «Ты бы поосторожней, приятель…» – сказал было я, но было поздно… Стены храма задрожали, по сводчатому потолку побежали трещины, в любой момент мы могли оказаться погребёнными под развалинами храма, проваливающегося в трясину. Я метался в поисках выхода, едва уворачиваясь от падающих обломков, но не находил его.
Выход нашелся в самом неожиданном месте – небольшая дверь в конце тупикового коридора. Дверь не имела запора. Вместо засова её подпирал старинный меч скандинавского типа, покрытый вязью рун. И тут меня осенило – вот оно! Вот зачем я пришёл в этот храм. Меч никак не мог принадлежать ни храму, ни его хозяину, поскольку это был, пожалуй, единственный предмет сделанный не из золота. Рукоять меча, как влитая, легла в мою ладонь, дверь распахнулась, и я оказался на свободе. Точнее – на берегу.
Мой невидимый спутник, очевидно воспользовавшись открытым мной выходом, был уже рядом и похвалялся трофеями перед собравшейся толпой. Его мешок разошёлся по швам под тяжестью золота, но не столько золото овладело вниманием людей, сколько большая чёрная Книга.
Я заглянул в Книгу поверх голов, и меня передёрнуло. Текста в книге почти не было – её страницы пестрели живыми иллюстрациями, изображающими сцены массовых самоубийств и добровольных пыток, не снившихся даже маркизу де Саду.
Чем дольше я вглядывался в увлечённые зрелищем лица, тем меньше они мне нравились. Вложив меч в ножны (понятия не имею откуда они взялись), я зашагал прочь. Грянул гром, задрожала земля, и чей-то голос возвестил: «Старик, хорош спать! Поддержи компанию.».

***

– Старик, хорош спать! Поддержи компанию. – теперь эти слова принадлежали вполне конкретному Жене.
– В самом деле – просыпайся!
Несмотря на все мои усилия, окружающий мир вновь сгустился вокруг меня. Впрочем, на этот раз пробуждение оказалось не самым ужасным. На столе стояла слегка запотевшая, початая полторашка пива, а традиционная сухость во рту и предвкушение глотка живительной влаги способны были сделать приятным общество даже такого индивидуума как мой попутчик. Немного поломавшись для виду, я поднялся и подставил стакан под струю прохладного пенящегося напитка.
– Вот! Давно бы так! А то ты – то с этим старпёром треплешься, то спишь как Снуснумрик, а мне и поговорить не с кем.
Уже изрядно похмелившийся Женя говорил без умолку, загружая меня какой-то нелепой и пустой информацией, не давая вставить хотя бы слово.
– И чего это вы с дедом про пчёл втирали? Я так ни фига и не понял. Вот, погоди – доберёмся до Города, я тебе покажу как у нас жить умеют. Я тебя с такими тёлками познакомлю – закачаешься!
«Доберёмся до Города…» – подумал я. – «И в кои то веки для посещения этого города требуются виза и загранпаспорт».
На горизонте замаячило уже заметное облако смога.
– Таможня! – пропел проводник. – Приготовили документики для проверки!
Проверка документов началась в Волоколамске, далее поезд Великие Луки – Москва следовал без остановок…

***

Поезд ошвартовался возле Рижского вокзала, пассажиры высыпали из вагонов, чтобы смешаться с кишащей на перроне толпой, быть поглощёнными ею, и стать её частью. Перекурив, нырнули в толпу и мы с Женей.
Рижский вокзал, вопреки ожиданию, претерпел не так много изменений. Разве что народу прибавилось и над путями появился железобетонный навес. А ведь не так давно это был единственный московский вокзал, на перроне которого можно было увидеть осенние листья.
– Опаньки! Копы! – воскликнул Женя и скрылся в толпе.
Двое представителей власти преградили мне путь с таким видом, что я и сам усомнился, не совершил ли я чего.
– Документы! – пробасил крупногабаритный лейтенант, протянув ладонь, в которой легко могла бы уместиться двухмесячная зарплата всех сотрудников Кандалакшского заповедника.
Пожалуй, Женя правильно подобрал им определение. Новая форма сотрудников московской милиции невольно навевала нечто среднее между «милицейский» и «полиционер».
– Ты здесь по гостевой визе? Какова цель визита в Москву?
Я спокойно отвечал на все вопросы, хотя для меня это было несколько диковато.
– И что вы все сюда прётесь? – продолжал лейтенант – Что вам всем здесь нужно?
– Да я же сказал – друга навестить…
– Знаю я вас! Сначала посуду мыть будешь в ресторане, потом на стойку пристроишься, затем – по специальности, а потом тебе и прописку подавай!
– Масква нэ рэзиновый, да?! – вставил сержант. Только сейчас я обратил внимание на его лицо. Оно оказалось весьма кавказской национальности.
– Ну, что молчишь? Права-то у тебя есть?
Уже совсем ничего не понимая, я протянул лейтенанту водительские права.
– Что ты мне суёшь? Ты что в машине? Пешеходные права!
– Какие ещё пешеходные?
– Я должен знать, что ты ознакомлен с правилами передвижения по Москве! И откуда ты такой взялся?
– Из Кандалакши. В паспорте ведь всё сказано.
Бородатый сержант попытался что-то сказать, но лейтенант перебил его:
– Ладно. Я сам из Костомукши. Сразу понял, что ты с Севера… Короче – вот твои документы. Права – в переходе купишь, и постарайся нашим не попадаться. Да и вообще не задерживайся ты в этом городе. Гиблое место…
Лейтенант снова протянул мне свою вместительную ладонь – на этот раз для рукопожатия.
– Панаехал лымита праклятый! – буркнул мне вдогонку сержант.
Откуда ни возьмись – нарисовался Женя.
– Ну что, старик? Как? – прощебетал он.
– Обошлось. Даже денег не взяли.
– Ещё бы! Теперь у них с этим строго. Как в Америке.
– А с каких это пор кавказцы в милиции служат?
– Ты что, старик, с Луны свалился? Такое уже во всём мире практикуется. У нас в Москве каждый второй – или кавказец, или негр. Вот и подбирают пары. Политкорректность – мать её так! Да и кто, кроме приезжих в милицию-то пойдёт…
Женя прожил в столице не достаточно долго, для того, чтобы приобрести характерный московский акцент, но достаточно, чтобы вставлять при случае «у нас в Москве» и называть каждого случайно знакомого «старик». А его манера говорить без умолку начинала угнетать. Я понял, что сейчас последует лекция часа на полтора, и поспешил сменить тему:
– Ну, где тут у вас права продают?
– А, это рядом. Сейчас под землю спустимся…

***

Передвигаясь по Москве, главное – вовремя спуститься под землю. На поверхности даже карта не помогает. Компас не работает, да и GPS едва ли справится с дикими излучениями, а уж спрашивать у прохожих – и вовсе гиблое дело. В метро же всегда найдется схема движения поездов по которой можно угадать в каком именно месте ты вынырнешь.
Подземный переход казался бесконечным. Главным образом из-за того, что люди двигались по нему непрерывным потоком, плечо к плечу, строго в двух направлениях, разделённых могильной оградкой. Для музыкантов места не оставалось. Глазу было решительно не за что зацепиться, кроме рекламных щитов, повторяющихся с той монотонностью, что делает их неотличимыми друг от друга, но накрепко вдалбливает в подкорку. Всё это чем-то напоминало лабиринт для лабораторных крыс, которыми пытаются управлять на расстоянии.
– Вон, видишь – свежая штукатурка! – Женя дёрнул меня за рукав, указывая куда-то под потолок.
– После взрыва. Позавчера в «новостях» показывали. И уже успели залепить.
– И часто это у вас?
– Раз или два в неделю – точно бывает. Правда, в последнее время террорист измельчал. Так – бабахнет кое-где для порядка. И не поймёшь – то ли чеченские сепаратисты, то ли – русские нацисты. Журналистам даже лень эту тему освещать. Рутина.
«Рутина!» Несколько лет назад в этом самом переходе после такого взрыва без вести пропал один мой знакомый, работавший в Москве вахтами.
– И что, нравится тебе такая жизнь? – спросил я попутчика.
– Какая – такая?
– Три работы, суета, копы, взрывы…
– Ты не понимаешь. Это же МОСКВА…
Пока Женя штурмовал кассу, я нашёл островок, с которого меня не могло смыть течение людских масс и уставился на противоположную стену. На стене, вместо привычных рекламных щитов висела огромная карта Московской области. Что бы там ни говорили москвичи, а Москва оказалась резиновой. Москва расползалась во все стороны подобно нефтяному пятну. Знаменитый МКАД стал вторым Садовым кольцом, а объездная дорога А107 – вторым МКАДом. В один прекрасный день, жители Подольска, Долгопрудного и окрестных деревень попросту проснулись москвичами, не прилагая к этому никаких усилий. И надо же было такую территорию в бетон закатать!
Мои размышления прервал Женя, окликнув меня возле самого эскалатора. Я нырнул в толпу, и течение вынесло меня в заданную точку. Началось бесконечное погружение.

***

– Э, нет. Нам не сюда. – Женя настойчиво потянул меня к последним вагонам.
– Но почему? Там же меньше народу…
– Именно поэтому. Мы можем пройти только в третий класс.
Вагон третьего класса отличался от обычного лишь отсутствием сидячих мест и небывалым обилием стоячих. Точнее – висячих, поскольку стоять при такой тесноте удавалось далеко не всем. Поезд едва нырнул в тоннель, как мне уже захотелось покинуть вагон.
– Ничего, привыкнешь. – хихикнул Женя, глядя на моё измученное лицо – Меня тоже по началу бесило, а потом – ничего…
– А что в других вагонах?
– Во втором классе – как в обычном, только впускают строго определённое количество, да кондуктор доплату собирает. А в VIPе – и сиденья как в самолёте, и музыка вместо рекламы. Но цены там – о-го-го!
– VIP в метро? Это что-то новенькое!
– Выйдешь на поверхность – поймёшь.
На очередной станции толпа вынесла нас из вагона и прижала к стене.
– Ну, вот. – сказал Женя – У меня здесь пересадка. Тебе – дальше.
Я протянул было руку, но он не спешил прощаться.
– Старик, если ты хочешь выжить в этом городе – переоденься. И походку смени. От тебя же за версту провинцией несёт. Запиши-ка мой телефон. На всякий случай.
Он начал диктовать мне номер такой длины, что я усомнился в том, что мой мобильник сможет его вместить и понять.
– Теперь – всё. – сказал Женя – Звони, если что. Пока…
И скрылся, подхваченный бурным потоком. Немного поразмыслив, я не стал ломиться в консервную банку «столыпинской теплушки», а прошёл в вагон второго класса и, чтобы не выдавать в себе провинциала, не стал уступать место женщине, стоящей рядом. Времени ещё – навалом. Успею заскочить на Арбат.

***

В центре солнечного ядра происходила вечная ядерная реакция, выделяющая немыслимое количество энергии, накаляющей поверхность Солнца, вскипающую сотнями протуберанцев. Энергия, подгоняемая солнечным ветром, сквозь все озоновые дыры, достигала поверхности Земли и с чудовищной силой обрушивалась на город по имени Москва. Нагревая массу камня и бетона, она устремлялась обратно в космос, но отражаясь от облака смога, навсегда зависала в этом жутком парнике.
И угораздило же меня появиться здесь именно в это время! Выйдя из метро, я в полной мере ощутил все законы физики на собственной шкуре, за полчаса достигнув состояния лимона, не только выжатого, но и завяленного до абсолютно сухого вещества.
Теперь я понял, почему в метро появились VIP-вагоны – на улицах стояла неподвижная автомобильная пробка, ревущая тысячами клаксонов и извергающая в атмосферу кубометры газов. Новенькие пешеходные права похрустывали в кармане, вселяя некоторую уверенность на случай встречи с копами. Насколько я понял, всё это было сущей формальностью, направленной на выкачивание дополнительных денег из карманов граждан. Права продавались во всех переходах, наряду с удостоверениями работников спецслужб и дипломами о высшем образовании. Впрочем, формальностью стало и то и другое, поскольку и то и другое стало гораздо дешевле купить, чем получить честным путём.
Пешеходные правила Москвы мало чем отличались от обычных, разве что больше напоминали водительские. Все тротуары были разделены на две полосы движения, местами регулируемого светофорами, наземные переходы попросту исчезли, а проезжая часть с вечно стоящей пробкой была отделена оградой такой высоты, что перелететь её смогла бы только очень редкая птица. Люди двигались двумя сплошными встречными потоками, то и дело ныряя под землю. Превысить скорость в таких условиях было практически невозможно, впрочем, как и остановиться.
Я уже начал жалеть, что покинул подземелье, но не мог же я мотаться в метро до самого вечера. Тем более, у меня была ещё одна цель – попить пива на Арбате, где согласно древней традиции художники не трогают милиционеров.
На Арбате, вопреки ожиданию, оказалось не так людно, однако и попасть туда оказалось непросто. Возле самого входа стоял контролёр, потребовавший билет. Скрипя зубами, я выложил требуемую сумму и прошёл за ограждение… И сразу же пожалел об этом. Право же не стоило отдавать такие деньги за простое удовольствие пройтись пешком, никого не задевая. Тем более, что больше-то, собственно, тут делать было и нечего. Всё те же рекламные щиты, всё те же светофоры, а вместо привычных художников и музыкантов, выстроились многочисленные ларьки торговцев Родиной. Прохожие не выделялись особой пестротой, и всё реже слышалась русская речь. На месте знаменитых «Бубликов» красовалась надпись «KAFE KALINKA», возле входа в которое дежурил огромный негр в красной косоворотке, лениво жующий жвачку под аккомпанемент балалайки. Типичная картина русского быта – только в переводе Володарского.
Пройдя до МИДа и обратно, я понял, что Москва окончательно потеряна для россиян. Не столько потому, что она отгородилась от всей России железным занавесом (тем не менее, оставаясь её столицей), сколько потому, что утратила всё то, что было дорого русскому человеку. И зачем это до сих пор провинциалы рвутся в Москву? Всех денег не заработаешь, а жить здесь – врагу не пожелаешь! «Нет, Димка, – подумал я – как ни крути, но я заставлю тебя взять отпуск и съездить на Север. Погостишь у меня месяцок и подумаешь, стоит ли возвращаться…». Однако, пора выдвигаться. Через час Димка должен вернуться с работы…

***

Кошерово оказалось типичным спальным районом. Здесь, вдали от центра движение было не столь интенсивным. Точнее сказать – оно было, поскольку проезжая часть худо-бедно справлялась с транспортным потоком. Люди также двигались менее плотным строем, что не могло не радовать. Если бы не этот унылый пейзаж! Сотни абсолютно одинаковых многоэтажек тянулись до самой Кольцевой, царапая небо своими крышами и ощерив беззубые пасти наглухо задраенных подъездов.
Когда я добрался до Димкиного дома почти стемнело. Набрав код, я с трудом отворил недоверчиво скрипнувшие ворота и лифт умчал меня на четырнадцатый этаж. Поблуждав среди неотличимых друг от друга стальных дверей, я нашёл нужную и облегчённо вздохнув, утопил кнопку звонка…
– Кто? – раздался женский голос за дверью.
– Дед Пехто! – ответил я.
– Кто – кто?
– Да это я, Юль. Открывай.
Открывшее дверь, завёрнутое в халат существо меньше всего напоминало Димкину жену.
– Оп-па! Извините, а Дмитрия можно?
Поразмыслив, впустить меня в дом или захлопнуть дверь перед самым моим носом, женщина вышла на площадку и прощебетала:
– Какого такого Дмитрия. Никакого Дмитрия здесь не живёт.
– Ну как же не живёт? С утра жил здесь…
– С утра жил, а теперь не живёт. Депортировали их два часа назад.
– Это как это депортировали?
– А вот так и депортировали. Погрузили в автобус со всем барахлом и вывезли за сто первый. Будут знать, как визу просрочивать!
– Но…
– А теперь мы здесь живём! – сказала тучная квартирантка, отступая в прихожую. Дверь лязгнула, поставив в разговоре не то, чтобы точку, а целый восклицательный знак…
Ночная иллюминация дошла и до окраин Москвы, но в этих огоньках уже не было ничего романтичного. Город не собирался ложиться спать, чего нельзя было сказать обо мне. Блуждание среди закрытых дверей меня окончательно вымотало. Пожалуй, я сам мог бы написать пособие по выживанию в тайге, в тундре или в океане, но выживанию в каменных джунглях я так и не научился. Мой кошелёк ушел в неизвестном направлении ещё в метро, а мелочи, оставшейся в карманах хватило бы только на бутылку дрянного портвейна и ночлег на лавочке до тех пор, пока не подойдут копы.
Взвесив все «за» и «против», я выудил из кармана мобильник и набрал телефон Жени…

***

Поезд отчалил от перрона и скрылся в тоннеле. За два года жизни в Москве я уже мог себе позволить ездить в вагоне второго класса без ущерба для кошелька. Женя сидел рядом и продолжал непрерывную лекцию. Впрочем, я уже давно научился слушать его, не заостряя внимания ни на одном слове. Рекламные объявления казались мне гораздо интереснее. Научились же – сукины дети! Даже слушать приятно.
– Старик, ты, главное – не парься! Никто тебя отсюда не депортирует. Если всех приезжих выгнать из Москвы, то кто работать-то будет? То-то! А кореш твой, видимо дорогу кому-то перешёл, или хозяева стуканули, чтобы деньги взять и сразу выселить. Такое бывает…
Моя московская карьера началась с мытья посуды в KAFE KALINKA, но с тех пор, как посещение всего исторического центра стало платным, мне пришлось сменить место работы. Почти полтора года я провёл в должности подсобника в строительной компании «Муравей», ночуя прямо на стройке в вагончиках, и лишь месяц назад мне предложили довольно непыльное местечко в магазине «ОККУЛЬТТОВАРЫ», что рядом с китайским кварталом. Жизнь, в принципе, начала удаваться…
– А помнишь, когда мы с тобой в поезде ехали, вы с дедом какую-то пургу гнали по поводу пчёл и города? А теперь – что скажешь?
Я не ответил, хотя это и задело меня за живое. В самом деле – кем я был всё это время? Сначала я метался пчёлкой от стола к столу, затем – подобно муравью таскал соломинки и камни, а теперь? Кто я теперь? Часть какого-то нелепого организма, выполняющая в нём какую-то функцию, но какого? Я уже не принадлежу себе. А ведь, когда-то я был…
– Чего загрузился, старик? – Женя уже две минуты тряс меня за плечо – Ты здесь, или за Уралом?
Я снова не удостоил его ответом – моими мыслями овладела надпись, нацарапанная на противоположном стекле:

КТО ТЫ?
Последний вагон

На первой же станции, не отдавая себе отчёта, я выскочил из вагона и устремился в хвост состава. Теснота третьего класса превзошла все мои ожидания. Едва протиснувшись меж двух полуобнажённых девиц и работягой в несвежей робе, я чуть не задохнулся от тяжкого запаха пота вперемешку с импортными дезодорантами, но продолжал двигаться вглубь вагона в поиске невесть чего… И нашёл. Простая с виду схема метрополитена была очерчена чётким контуром, изображающим огромного жирного паука… Чуть ниже обнаружилась надпись, процарапанная тем же гвоздём:
станцияЗеленоградская

По пути к Зеленоградской, многое предстало предо мной в ином свете. Бесконечные переходы и тоннели представлялись мне кровеносной системой гигантского чудовища, по которой непрерывно передвигались многочисленные эритроциты, тромбоциты и лейкоциты, несущие по сосудам питательные вещества и продукты распада. Людские массы, несмотря на внешнюю пестроту, выглядели безликими и безвольными, подчиненными невидимым сигналам нервно-гормональной регуляции. У этого Паука есть глотка, желудок и клоака, переваривающие миллионы людских душ, а где-то в самом центре располагается нервная система, управляющая всеми процессами, скорее всего также бессознательно, ибо – какое сознание у пауков…
В центре Зеленоградской моё внимание привлекла карта Подмосковья – такая же, как и на Рижской. Здесь не было никаких дорисовок, но я и так уже чётко видел контуры зловещего монстра. Гигантский Паук вытянул о все стороны света мощные щупальца, натягивая густую сеть железных и автомобильных дорог, высасывая соки из всей российской земли, и отравляя её своими экскрементами. А сколько таких Пауков разбросано по всему миру – постоянно растущих, жиреющих и расширяющих свои владения ядовитыми челюстями армий! Неужели, всё, что нам дано – это быть их жертвами, или стать их частью? Нет! Я не задержусь здесь больше ни на минуту. Прямо под картой я увидел знакомые каракули:

Клинская
EXIT

***

На этот раз в вагоне оказалось на удивление просторно. Я стоял прислонившись спиной к дверям, прямо под надписью «Не прислоняться», испытывая необычайный душевный подъём. Теперь я знал – куда и зачем иду. Одновременно, я ощущал чьё-то присутствие. Это не было привычным взглядом вездесущих телекамер, следящих за каждым моим шагом – это было нечто близкое, живое, но что именно – я понять не мог…
Поезд сбавил ход, плафоны привычно моргнули, возвещая приближение станции.
«Станция Клинская. Конечная.» – проскрипел механический голос.
«Уважаемые пассажиры, при выходе из вагона, не забывайте свои вещи».
Да. Я оставил свои вещи в съёмной квартире, так и не получил расчёт на работе, но сейчас – не время оглядываться…
«А вас, молодой человек, я попрошу задержаться!» – эта фраза явно была адресована мне. И тут, я заметил, что дежурный, вопреки правилам, не осматривает вагоны на предмет скрывающихся пассажиров. Паук не хотел выпускать меня из своего чрева. Механические двери поползли навстречу друг другу… Я метнулся к выходу, получив ощутимый удар стальных челюстей, но вырвался, и поезд ушёл ни с чем.
По всем направлениям горел бессменный красный свет, и это задержало меня на некоторое время. Людская масса тупо двигалась мне навстречу по обеим полосам движения, пытаясь втолкнуть меня в поезд, идущий обратно. Отчаянно работая локтями, я всё же прорвался к эскалаторам, но не тут то было – все эскалаторы работали только на спуск… Впрочем, кроме одного – сломанного. Его ступени уже успели покрыться толстым слоем пыли, а проход загораживала оградка с красным фонарём и надписью «ВЫХОДА НЕТ».
«ВЫХОДА НЕТ!!!» – рявкнул голос, только что сладко напевавший рекламные объявления, но я уже знал что делать. Только потому и выжил волчий род, что иногда находился кто-то способный перепрыгнуть флажки и увести за собой стаю. Перемахнув через оградку, я бросился вверх по ступеням, навстречу свободе. Я слышал топот за спиной, но это не было погоней. Это были такие же беглецы, презревшие красный свет…
Солнце резануло глаза, свежий воздух ворвался в лёгкие. За спиной простирались окраины старого города, ещё не застроенные московскими новостройками. Впереди грохотала Кольцевая, пересекая главную автомобильную артерию. Красные флажки, натянутые поперёк тротуара выглядели теперь жалкой насмешкой.
В кои то веки вспомню, что такое автостоп. «Москва – Питер» – не трасса. К вечеру доберусь до питерской объездной, а там – и до Кандалакши рукой подать. Два – три дня, и я окунусь в холодные волны Белого Моря.
Я закурил, на прощание пополнив порцией дыма московский смог …

Умба – Москва – Петрозаводск
Март 2006г.

форум hippy.ru

#1 2006-10-21 20:08:09

Волк

#2 2006-10-21 20:10:35

Re: Волк

#3 2006-10-24 19:31:00

Re: Волк

#4 2006-10-28 21:53:19

Re: Волк

#5 2006-10-29 18:20:40

Re: Волк

#6 2006-10-29 18:23:46

Re: Волк

#7 2006-10-31 20:31:49

Re: Волк

#8 2006-11-03 16:49:29

Re: Волк

#9 2006-11-21 17:33:46

Re: Волк

#10 2006-11-22 12:53:19

Re: Волк

#11 2006-11-22 17:01:01

Re: Волк

#12 2006-11-28 19:01:42

Re: Волк

#13 2006-12-03 20:06:26

Re: Волк

#14 2006-12-03 20:37:16

Re: Волк

#15 2006-12-03 23:30:40

Re: Волк

#16 2006-12-04 22:37:19

Re: Волк

#17 2006-12-09 14:50:55

Re: Волк

Подвал раздела